Байки из Бара

Я вернулся в бар и похлопал по плечу старого друга, с которым мы сегодня тусили.

Мы стали разговаривать о том о сем в этой трясущейся толпе, посматривая на девчонок. Давно не виделись.

Повертев головой, я заметил, как к нам уже подошла его знакомая. Я уж не знаю, как так вышло, но мы оба сразу же стали смотреть друг на друга так странно, как будто выставляя претензию судьбе, что не были знакомы до.

С нуля и до сотни за полсекунды, я начал волноваться, как волнуешься, когда видишь девушку, с которой ты сильно совместим, и чувствуешь это на глубоком духовном уровне. Она говорила что-то моему другу и взволнованно смотрела на меня. В ее глазах было много искренности и глубины: «Ты понимаешь, что теперь все будет по-другому? Теперь, когда мы встретились?». Вот, что она говорила.

А я говорил: «Да, милая, да, я тоже все это вижу».

Ну не смог я из себя это вытравить, сколько ни жил. Я снова был открыт, и сердце держал нараспашку. Если пришла пора влюбляться, я готов и не собираюсь себя сдерживать.

В тот самый момент, когда она на меня так смотрит, немного робко, как будто поглаживает, я тоже немножко размягчаюсь внутри и начинаю жить иллюзиями. Женщины и были главной иллюзией, которая сейчас вроде есть, а потом исчезнет вместе со шлейфом своих духов, и есть лишь миг, где ты наслаждаешься пейзажем, мечтая, что он не исчезнет. Даже если этому пейзажу суждено уйти — это мираж — и ты это знаешь, тебе это и не важно, ведь на короткий миг в тебе все-таки проснулась надежда.

Губы сохли, и я глотнул джина.

Между нашими глазами возникало будущее, где мы были наедине и я гладил ей щеки, а она чувствовала себя любимой и чуть не плакала от страсти, а я говорил, как мне хорошо с ней, и между нами все замедлялось и уходило. Есть только мы, и это все, что я тогда чувствовал. Интересно, она поняла это или я просто схожу с ума?

Она стоит рядом и впрыскивает мне под кожу фриссон, как чернила, как мурашки жизней, которые мы могли бы прожить в параллельной вселенной, если бы где-то свернули иначе. Мы уже были везде и нигде, растворяясь в присутствии друг друга, начиная наш великий казанский hippie love. И мое сердце, порой напоминавшее мне сердце ребенка, набухало кровью.

⁃ Пока.
⁃ Пока.

А что было еще сказать сейчас? Не уходи, я люблю тебя? Лучшее, что я мог, это кутить свою ночь дальше и притворяться, что этого не было. Слишком быстро. Не разгоняйся. У тебя просто больное воображение. Чего придумал.

Через день, пропивши и очнувшись от бурных выходных, проводив тех, кого я привел коротать субботу, мы остались вдвоем, и я ему говорю:

⁃ Брат, напиши ****е! Мне кажется, у нас был с ней вайб…»
⁃ Ладно, напишу как-нибудь.
⁃ Давай сейчас. У нас был с ней ВАЙБ. Она на меня СМОТРЕЛА. Скажи ей: «Влад с тобой пообщаться хотел. Если ты тоже хочешь, напиши ему». Так, знаешь, чтобы ненавязчиво было. Да-да, нет-нет.
⁃ Да напишу я, напишу, заебал.

Не отвертится. Если мне что-то взбрело, а особенно если это касалось красивой девчонки, всю душу вытрясу.

Но вытрясать особо ничего не понадобилось, потому что она нашла меня первая. А уж когда мне протягивают руку, я знаю, как подхватить.

⁃ Здорово было познакомиться вживую.
⁃ И мне, и мне!

Мое чутье меня не подвело, и все было взаимно.

Неделя после выходных выдалась тяжелая, и я отпахивал за компом по пятнадцать часов в сутки. С часу до семи ночью, поспать несколько часов до одиннадцати, встать и снова работать до восьми вечера, дернуть в качалку до девяти, прийти, подремать часок-другой и снова за работу. Каждый хочет иметь ауру отца, пока не придет пора пахать по-отцовски. Я пахал по методу Мартина Идена.

До полной потери связи с реальностью, потери сна, дергающегося века, эмоционального выгорания, вообще похер, чувствуя, как все твои проблемы и вообще все растворяется, и ты в каком-то особом мире, где тебя уже никто не найдет. Такая работа трансформирует твою душу и ты выходишь из этого мира другим, более сильным.

Я работал и болтал с ней ночами. Мне наконец-то хотелось с кем-то из них поговорить. Смешно звучит.

Я бы себе в восемнадцать и не поверил, что в двадцать восемь у меня будет куча женщин для секса, а я буду искать ту, с которой могу говорить.

Моя психика плавилась.

Где-то через несколько дней я осмелюсь сказать ей, что в тот вечер мы смотрели друг на друга, как будто и должны были встретиться — а она ответит, что это очень мило и она тоже об этом думала; и у меня согреется сердце — она верит в мои иллюзии. Она тоже их видит.

Одинокими вечерами так я пытался утолить свое одиночество. Иногда мне кажется, да даже и не кажется, я пашу слишком много и зарабатываю больше, чем мне это на самом деле нужно, просто по приколу, но не вижу в этом особого смысла. Я хотя бы стал покупать себе иногда всякие дорогие штучки и подарки своим близким, но самого меня это мало забавляет. Я даже не прочь идеи завести женщину, чтобы сливать деньги на нее. Не потому, что я должен — мне дают и за стаканчик кофе из Вкусно и точка — просто потому, что я буду ее любить и захочу сделать ей что-нибудь приятное.

Такие мысли у меня просыпались, когда я общался со своей красоткой. Буду думать о ее глазах, о улыбке, и на какие-то пару секунд забуду, что это все не особо имеет смысл. А через неделю, когда ежедневная пятнадцатичасовая пахота подойдет к концу, она будет ждать меня в конце подарком за мою работу.

На то он нам и импрессионизм молодости, чтобы терять себя в этом моменте и засыпать, держа воспоминания чужих глаз перед своими, представляя, как ты лежишь так же, только с ней, обнимая ее бедра. Кажется, я влюблялся.

Любой игрок скажет: кайф этот временный, и одиночество нас всех в любом случае поглощает и ждет со своей косой каждого по-разному и к каждому подъезжает на индивидуально подобранном паланкине, обшитом для каждого своими узорами.

С моей новой подружкой мы начали говорить каждую ночь. И я, отпахивая, все думал о ней, накручивал себя, как в шестнадцать, мечтая о том, что она окажется передо мной. Даже не хотел больше никого видеть и вызывать на вечер. Только о ней мечтал и думал.

Мы договорились встретиться в баре в пятницу, если я успею выбраться со своих пятнадцатичасовых смен.

И я успел. Там я и сел, забронировав столик половиной дня ранее.

Она пришла внутрь в сопровождении барменши, одетая нарочито вульгарно. Я видел чулки, выглядывающие из большого разреза ее юбки и дразнящие меня на ее красивых ногах. Декольте было кричащим, и секс из нее просто пёр.

Они с барменшей знали друг друга. Она поздоровалась еще с парой человек. Персонал ее знал, а она знала их.

А я знал, с кем связываюсь. Этот типаж я знал и любил. Слишком много знакомств, гиперсексуализация своего образа, выставляемая как эмансипация и настоящий freedom. Freedom всегда шел след в след с daddy issues, или, что на русском звучит брутальнее, проблемы с папочкой.

Отжигающий шуточки, но держащий экзистенциальную дистанцию и периодически хмурый и суровый я, напоминавший им отца, идеально вписывался на роль любовничка.

Я сам себе пожал плечами и улыбнулся: ну люблю я вертехвосток, и что?

Мы общались близко в переписке, но в жизни ей еще нужен был разогрев. Она была слегка робкая, и во взгляде я видел, как она присматривается и считывает, кто ты, можно ли тебе доверять, что у тебя за душой.

И я это видел и был профессионалом своего дело, вкачивая туда энергетику и выдавая нужную степень увлекательной болтовни, где не стеснялся допускать неряшливости, чтобы ее заражала моя искренность и неподдельность, и расковывала узы, которыми мы спутаны повседневностью и обыденностью жизни.

Иди ко мне. Теперь все будет по-другому, ты же этого хотела своим взглядом тогда, в красном неоновом свете клуба? Здесь тоже все полуосвещено. Я жду ее, облокотившись плечом и скрестив ноги у раковин возле уборной, двери на вход в которую напоминали створки из вестерна.

В мою голову бил очередной двойной виски, а в ее — сладковатые фруктовые коктейли, в которых не было горечи.

⁃ Ты стоишь тут прям как герой американских фильмов.
⁃ Так я немного и есть человек мира. Вот вернулся к тебе с Европы.

Я смотрю в ее глаза, как всегда, полный искренней драмы, театрал, играющий так, что давно потерял связь с реальностью.

Ее глаза блестят, и она мне верит. Я даже не двигаюсь с места: ей меня хочется. Она подходит сама, и наше время замедляется, когда она со своими духами, грудями, ногами и феромонами нежно касается моих губ своими и этим касанием напоминает, за что мужчинам стоит любить женщин.

Ее поцелуй немного заглушил мою боль от вечного одиночества, переработок и самокопания. Все как бы немного растворялось, как во мне растворятся двойной виски. И я глажу ей щеку, делая это все максимально тонко, ненавязчиво и красиво, держа бьющую по вискам похоть в узде и как бы удивляясь тому, что она нашла меня привлекательным.

Поначалу лучше действовать медленно, чтобы она чувствовала себя комфортно, в случае чего зная, что у тебя хороший самоконтроль. Девяносто два килограмма добавляли угрозы в образ, но от меня разило развязным и романтичным бабником. И как бы кто ни рассуждал о морали, этот образ приносил огромный успех. Они видели, что тебя точно хотели другие, и это возбуждало их еще больше. Намного больше, чем Пьеро с его неразделенной любовью, которого я тоже держал где-то в глубине, и он всегда прорывался из моих глаз. Так, что даже когда я прогонял максимально сексистские или поверхностные вещи, за которые от любого другого она давно бы сбежала, она оставалась и улыбалась, говоря: «Ты же в это не веришь. Ты не такой».

А я, может, и верил, да только женщины не рассуждают фактами. Добро у меня в душе было искреннее и любовь к ним. А когда продал идею любви, потом можешь говорить все, что захочешь. За тобой уже закреплен образ любовничка. Ты создал вайб.

Припивая и включая пьяного романтика, я наклонился к ней и сказал: «Я так рад тебя видеть». И в этом мире, где искренние вещи говорить не принято, она поворачивается и пытается углядеть в моих глазах фальшь, которую я, как мужчина, должен выдать ей, чтобы трахнуть — а судя по ее образу, она знает мужчин и как они умеют врать — но смотрит на меня, и я искренний, серьезный и настоящий настолько, что готов за это подохнуть. Она размякает в улыбке и говорит: «Я тоже рада».

Мы пили и пили, и все было уже решено. В один момент я набираюсь смелости и говорю: «Поехали у меня еще выпьем», и она согласилась.

Дома мы пили белое сухое. Я предусмотрительно взял и бутылку красного, и бутылку белого, и был прав, потому что она любила белое, а мне было в принципе все равно. Ну знаете, это же девочкам важно, что пить. Нам, мужчинам, пей что угодно, сиди и кайфуй с девчонкой. Вкус бухла играет последнее значение.

Она достала книжку с полки, и мы почитали какие-то цитаты. С ней было хорошо пить. С ней хорошо было все. Говорить, пить, целовать, и я расслабился, по-настоящему расслабился после всех своих переработок и пахоты до потери пульса, на которую я ставлю свою самооценку, что справлюсь, и меня это выжимает, как лимон, но я как мужчина должен работать.

Все становилось легче, когда она была рядом. И сексом мы занялись как само собой, как будто было удивительно, что мы жили до этого и наши линии жизни еще не пересекались и мы еще не трахались. Похоже, я был влюблен.

Наутро ей нужно было ехать по делам, и она не осталась с ночевкой, уехав посреди ночи. Я был пьян, и не помнил самый конец.

Она уехала. Потом я проснулся, и в сердце у меня до сих пор было что-то, а это хороший знак.

Вечером она написала мне. Мы нет-нет, а разговаривали по вечерам, мне предстояло еще неделю отпахать, и я только и думал в перерывах, что о ней.

Однажды я сказал ей: «Я о тебе много думаю, и ты прикольная».

А она сказала: «Ты тоже прикольный. Даже не напрягаешь меня. Ну не так, как все остальные».

То есть как будто напрягаю.

Я на это посмотрел и нахмурился. Мы должны были увидеться в пятницу, и несколько дней я больше с ней не контактировал.

А когда пришла пятница, я спросил: «Что это значит?»

А в ответ: «Ты интересный, классный, веселый. Но ты под конец уснул, не вызвал мне такси, не проводил. Я себе цену знаю и не позволю с собой обращаться плохо».

Я почувствовал, что мне влепили пощечину, потому что если я ей нравился, пару вещей она могла мне и просить, а не песочить за них вот так, выставляя, что я что-то должен.

Я этот вечер запомнил с большой теплотой. Но если уж уснул и не вызвал такси — это такая важность, что ж…

Стало тяжело внутри, и я почувствовал происходящую метаморфозу.

В тот момент я перенесся в чертоги разума. Я стоял в магазине конфет, и мне снова 8, и я перебираю руками мармеладки в виде сердечек, выбирая самые вкусные. А потом мои руки что-то резко укололо. Я одернул их и обернулся, а там стоял я же, только возраста двадцать восемь.

Я видел всезнающую ухмылку и глаза, светящиеся пунцово-красным от холодной ярости. Но эта ярость была не на меня восьмилетнего — я бы ее почувствовал. Но он, взрослый я, злился оттого, что знал, как это все работает. Он уже видел жизнь.

И когда я посмотрел в его красные и всезнающие глаза, я стал им — и уже смотрел со стороны на себя маленького.

Он восьмилетний всегда стоит там, копоша свои мармеладные сердечки, пока не уколется, и каждый раз я утаскиваю его оттуда с порезанными руками от лезвий, которые где-то там же и спрятаны.

И каждый раз, он, маленький, приходит туда, но я знаю, чем это закончится. Он уйдет с ранами, и я снова пойду залечивать его, Маленького Принца, Пьеро, который весь изрезался. Но без него и моя жизнь была бы пустая. Без него и я бы был просто холодной оболочкой без цвета и красок, с одной лишь яростью на себя, на всех, на жизнь.

Я люблю его и поэтому каждый раз спасаю.

⁃ Пойдем отсюда.
⁃ Ну подожди, дай мне еще пару мармеладок…
⁃ Пойдем, говорю, отсюда, быстро.

Я взял его за шкирку и оттащил от прилавка со сладостями. Мы вышли на улицу, и там был снег. С рук мальца капала кровь, как всегда, и мы шли заматывать его раны. Я снова взял все под контроль и вернулся в реальность.

«Спасибо, что объяснила. Ты для меня тоже красивая и интересная. Поэтому не будем ждать, когда поссоримся, а мы уже скоро начнем это делать.

Мне было с тобой приятно и хорошо, и так я и хочу все запомнить.

Целую тебя и желаю всего наилучшего. Будь счастлива».

А она ответила: «Я расстроена, что ты сдался так быстро.

Я тоже тебя нежно целую, всегда открыта к диалогу и рада тебя видеть».

Но я уже не хотел говорить, потому что все уже услышал.

Так одни пути сходятся, другие расходятся. Какие-то быстрее, какие-то медленнее.

К таким переворотам судьбы я привык. Больше ее у меня не было. Пришла и ушла.

Я шел по заснеженной Казани и смотрел на звезды. На лице была ухмылочка.

И не такое бывало. Че я, в первый раз что ли?

До скорого.

Влад Макеев.